Том 6. Письма 1860-1873 - Страница 32

Нас опять и по этому вопросу привела к абсурду наша нелепая бестолковая подражательность. — Я тогда еще им старался выяснить, что пересадка на нашу почву франц<узской> системы предостережений составит колоссальную нелепость. — Во Франц<ии> это мера чисто полицейск<ая>, выработанная обстоятельствами для прикрытия личности теперь господствующей партии от слишком рьяного напора соперничествующих партий. Тут есть смысл и толк, как во всяком деле необходимости, — и вот почему франц<узское> avertissement заключило себя в определенной, довольно тесной сфере, оставляя вне оной все, что собственно может назваться доктриной, ученьем… Между тем как у нас, с первых же пор, эта система предостережений присвоила себе безграничную юрисдикцию по всем вопросам — и решает, как ей угодно, все познаваемое и изглаголанное… И все эти нравственные чудовищности и вопиющие нелепости проявляются у нас с таким милым, детским простодушием. — И вот почему, дорогой Ив<ан> Серг<еевич>, ваш «День», во что бы то ни стало, не должен ни на минуту сходить с нашего горизонта. Значение ваше не в рати, а в знамени. — Знамя это создаст себе рать, лишь бы оно не сходило с поля битвы. — Не бросайте и не передавайте его. — Это мое задушевное убеждение.

Ф. Тютчев

Георгиевскому А. И., 22 декабря 1865

61. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 22 декабря 1865 г. Петербург

Петербург. 22 декабря 1865

Друг мой Александр Иваныч, это письмо доставит вам г-н Моллер, известный автор книги о Польше и наш усердный и талантливый публицист в газете «Nord». Он очень желает с вами познакомиться… С Катковым он уж был прежде знаком и будет иметь свидание с ним по делу, коего ради он едет в Москву и о чем он не преминет сообщить и вам.

Вот уже очень довольно, что я ничего о вас не знаю, и эта неизвестность, как и всегда, наводит на меня сомненье. Что ваше здоровье? что здоровье Marie? что дети? Наконец, скоро мне будет возможно приехать, удостовериться собственными глазами в настоящем положении дел. Дочь моя уезжает отсюда 8 генваря, но я, вероятно, предупрежу ее и явлюсь к вам раньше. Очень, очень желаю с вами видеться… Однако же это близкое свидание да не помешает вам подать о себе весть. Скажите это и Marie.

Вот вам для вашего личного ориентирования несколько намеков, которые я пополню при свидании. После смерти Пальмерстона между нами и Англией произошло решительное сближение, которое тотчас же и отозвалось по греческому вопросу. Инициатива в этом деле принадлежит нам, со стороны же Англии встретила она полное сочувствие и содействие. Так что Франция уже приступила к решенному делу. Вообще говоря, кончина Пальмерст<она> благотворно подействовала на наши отношения к Англии, что не замедлит обличиться и въяве.

Что же касается до внутр<еннего> вопроса — о печати и наших отношений к ней, то я не могу довольно благодарить «Московск<ие> вед<омости>» за ее две последние статьи, вызванные последним нашим заявлением в «Север<ной> почте», которое очень похоже на отеческие наставления Полония в «Гамлете». — Я на днях имел случай обо всем этом говорить с Валуевым и убедился в радикальной безотрадности положения, хотя В<алуев> и уверяет меня, что к Новому году — не позже — он готовит нам какой-то весьма приятный сюрприз по делу печати и что это выяснит все положение, но мне что-то плохо верится.

Еще раз обнимаю вас и всех ваших и надеюсь скоро повторить это в действит<ельности>. — Господь с вами.

Георгиевской М. А., 30 декабря 1865

62. М. А. ГЕОРГИЕВСКОЙ 30 декабря 1865 г. Петербург

С.-Петербург. Четверг. 30 декабря 1865

Вас первых, моя милая добрая Marie, хочу поздравить с Новым годом… Вам по праву принадлежат мои первые — свежие — еще не опошленные, еще не выдохшиеся пожелания. — Знайте, что и в наступающем году я решительно возобновляю подписку на всю вашу дружбу ко мне и всю вашу доверенность. Отрадно было мне читать в письме Ал<ександра> Ив<аныча>, что вы ждете моего приезда для какого-то совещания… Вот почему я и настаиваю на доверенности. Наконец, говоря о моем приезде, я могу определить и самый день этого несбыточного доселе события. — По просьбе Анны я решился проводить ее, — а она выедет отсюда 8-го генваря — итак, 9-го, часам к одиннадцати утра, ждите меня к чаю. Все это, разумеется, при оговорке, так глубоко человеческой, если Богу угодно.

На днях был и обедал у меня Щебальский, которого, разумеется, я много расспрашивал о всех вас. Но его показания были гораздо утешительнее тех известий, которые письмо вашего мужа сообщает мне о его здоровье. Щеб<альский> также уверял меня, что его шансы на получение кафедры в Москве совершенно верны, — в письме же вижу сомнение… И все это еще более усиливает нетерпение мое с вами видеться.

Но говоря о письме Ал<ександра> Иваныча, я чуть-чуть не забыл упомянуть и о вручительнице письма, нашей умной любезно-практически-домостроительной Mlle Soz, приехавшей сюда, по ее уверению, с единственной целию поздравить всех тех, кому она считает себя обязанной. Я нашел ее в наилучшем настроении. Она положительно похорошела и вдобавок еще — сняла очки. Так что явление ее было вполне удовлетворительное и отрадное.

Знаете ли вы, милая Marie, что у вас одною тетушкою стало меньше? Бедная Алек<сандра> Дмитриевна кончила свою страдальческую жизнь, все-таки пережившую две другие жизни, имевшие, казалось, более права на существование.

Но… простите, до близкого свидания. — Обнимаю от души вас и всех ваших.