Том 6. Письма 1860-1873 - Страница 114

К оглавлению

114

Nous voilà pour le moment rentrés en ville qui est impossible. Aussi je me flatte qu’elle ne tardera pas à retourner à Tsarskoïé. Daria, encore une fois, met toute la bonne grâce imaginable à l’entourer de soins, et cependant j’aspire à la voir recouvrer au plus tôt la liberté de ses mouvements et l’entière disposition de sa personne… Ah oui, la position n’est pas facile, et je n’ai eu que trop raison de dire, que tout malheur est en même temps un désastre…

J’ai été <satisfait> d’apprendre par ta dernière lettre que le 15 de ce mois Mr Федя allait être réintégré au Lycée — il en était temps et pour lui, et pour toi, car je ne comprends que trop bien, combien dans ton état de santé sa turbulente présence devait peser sur tes nerfs, en même temps que cette prolongation de dissipation et d’indiscipline lui était préjudiciable à lui-même… Ce qui me satisfait moins, c’est ton voyage à Samara, avec ses fatigues et ses privations de tout genre. Je ne comprends même pas que, les ayant une fois expérimentées, tu commettes l’imprudence de t’y exposer derechef dans ton état actuel de santé. Et que deviennent donc toutes ces idées de rafraîchissement et de repos qui se rattachaient pour toi à celle de la possession de Tourovo. Je te supplie de te ménager… et après ce qu’il vient de m’arriver, tu me dois bien cela. — Mille amitiés à ton mari.

Перевод

Петербург. 11 июля

Сегодня, как ты знаешь, 40-ой день со смерти Мари и 2-ая годовщина смерти Дмитрия. Судьба за короткий срок собрала богатую жатву. Не считая прочих смертей, следовавших одна за другой в эти два истекших года… Так в любом существовании наступает пора великого опустошения, и если уж это началось, одному Богу известно, где конец.

Я провел несколько дней в Царском, где, благодаря поистине чудесной заботливости Дарьи, бедной мама́ было настолько хорошо, насколько это возможно, что не мешает ей, увы, чувствовать себя там неловко — как и везде, а может быть, более, чем где-либо, в чем виновато ее болезненное состояние духа, заключающееся в постоянной боязни выставиться, навязать другим свое общество и т. д. и т. п., ее чрезмерная скромность, переходящая, в конце концов, в свою противоположность. Увы, она и не догадывается, до какой степени эта присущая ее натуре обособленность, эта Menschenscheu повлияла на судьбу несчастной Мари. Ведь именно из-за непоколебимой замкнутости матери жизнь в родительском доме сделалась для нее в определенный момент настолько бесцветно унылой, — несмотря на всю любовь, какой она была в нем окружена, — что, дабы вырваться на волю, она очертя голову бросилась в нелепейшее из замужеств. Но этого моя бедная жена никогда не могла понять и никогда не поймет, ведь верно, что человек, даже самый лучший, самый беспристрастный к себе самому, не наделен способностью наблюдать за собой со стороны, как не наделен он способностью видеть без зеркала собственное лицо.

В настоящий момент мы в городе, где просто невыносимо. Поэтому я льщу себя надеждой, что она не замедлит вернуться в Царское. Дарья, замечу еще раз, со всей вообразимой готовностью окружает ее заботами, однако я жду не дождусь, чтобы она как можно скорее вновь обрела свободу движений и полную самостоятельность… Да, положение непростое, и я был более чем прав, когда сказал, что всякое несчастье — это одновременно и стихийное бедствие…

Я с удовлетворением узнал из твоего письма, что 15-го числа Федя будет вновь водворен в Лицей — время приспело, и для него, и для тебя, ведь я прекрасно представляю, каково тебе было, при твоем нездоровье, переносить его неуемную резвость, да и ему самому вредно столь продолжительное безделье и отсутствие дисциплины… А вот что меня устраивает куда меньше, так это твоя поездка в Самару с ее тяготами и всевозможными неудобствами. Просто не понимаю, как ты, единожды их испытав, не остерегаешься вновь проходить через все это в твоем теперешнем состоянии. И что сталось со всеми твоими надеждами отдохнуть душою и телом, которые ты связывала с приобретением Турова. Умоляю, береги себя… после того, что выпало на мою долю, ты просто обязана делать это для меня… — Самый сердечный привет твоему мужу.

Аксаковой А. Ф., 7 февраля 1873

214. А. Ф. АКСАКОВОЙ 7 февраля 1873 г. Петербург

Ce 7 février

Je fais un effort suprême pour t’écrire de ma main et te léguer ainsi un dernier autographe. — Ce matin il y a eu un progrès constaté. J’ai pu me lever et aller me laver dans mon cabinet, mais c’est déjà beaucoup. Mais enfin cela me permet d’espérer de réaliser mon désir qui est, si je dois finir, d’aller mourir sur ta terrasse à Tourovo, en vu d’un immense horizon, et de là aller directement donner de tes nouvelles à qui de droit, — non sans regretter beaucoup ce que j’aurai quitté ici. Ecris-moi.

T. T.

Перевод

7 февраля

С невероятным усилием пишу собственной рукой, чтобы оставить тебе свой последний автограф. — Нынче утром произошло очевидное улучшение. Я смог подняться и пойти умыться к себе в кабинет, а это уже немало. Как бы там ни было, это позволяет мне надеяться на исполнение моего желания: отправиться умирать, если уж жизнь моя на исходе, на твою террасу в Турове, глядящую на необъятные просторы, и прямо оттуда перенести весть о тебе кому следует, — не без глубокого сожаления о том, что я здесь покину. Напиши мне.

Ф. Т.

Тютчевой Д. Ф., 1 апреля 1873

215. Д. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 1 апреля 1873 г. Петербург

Hier j’ai eu un moment d’émotion poignante par suite de mon entrevue avec la Comtesse d’Adlerberg, ma bonne Amélie Krüdener qui a voulu me revoir une dernière fois dans ce monde et qui est venue prendre congé de moi. C’est le Passé de mes meilleures années qui dans sa personne est venu me donner le baiser d’adieu.

Перевод:

Вчера я пережил минуту жгучего волнения при встрече с графиней Адлерберг, моей чудесной Амалией Крюденер, пожелавшей в последний раз повидать меня на этом свете и приезжавшей проститься со мной. В ее лице то Былое, что связано с самой светлой порой моей жизни, явилось подарить мне прощальный поцелуй.

Комментарии

«…В любом существовании наступает пора великого опустошения, — писал Ф. И. Тютчев, — и если уж оно началось, одному Богу известно, где конец». У Тютчева эта пора упала на 1860-е — начало 1870-х гг. За смертью Е. А. Денисьевой последовала целая вереница смертей дорогих поэту людей: двух его детей — Елены и Федора, матери, затем еще двух детей — Дмитрия и Мари, брата. После кончины Денисьевой Тютчева уже не оставляло ощущение гнетущей тревоги, предчувствие очередной страшной утраты. Неудивительно, что тютчевские письма этого последнего периода его жизни исполнены невероятного нервного напряжения, изливающегося то слезами, то желчью. Глубоко волновала Тютчева не только судьба его близких, но и судьба России. Поэтому даже в минуты самых тяжелых душевных переживаний поэт вновь и вновь возвращался к обсуждению проблем политики. Но это не делало его письма однообразными. В них отразилась жизнь во всех своих проявлениях — простых и величественных, смешных и драматических, будничных и поэтических. Сообщения о событиях дня перерастали у Тютчева в философские размышления, воспоминания, юмористические, иронические и даже саркастические обобщения.

114